Отмечать Рождество вместе – давняя привычка. Обычно за пару недель до праздника на нас сваливались муки выбора: куда, с кем, а может, дома отметим? Однако в этом году все было решено за нас. «Двадцать пятого декабря ждем вас на рождественский ужин. В программе вечера танцы, праздничный ужин и аукцион с самыми редкими артефактами со всего света» - значилось на приглашении. Подобное мероприятие для нас было как нельзя кстати: выкупить что-то интересное для лавки Эмиля, а мне… Не то, чтобы это было основным поводом, но на аукционе я ожидал встретить одну особу, которая знатно задолжала мне некоторую информацию. Лет так на семнадцать.

В основном зале ресторана царит праздничная атмосфера. Гирлянды, еловые ветки, венки и прочая рождественская атрибутика украшает стены и мебель. В целом, внутри довольно красиво, и я довольно улыбаюсь Эмилю. Он улыбается в ответ одними глазами, но я читаю его, как открытую книгу. Всегда.
На фуршете мы встречаем пару знакомых лиц, перекидываемся дежурными фразами, а я как бы невзначай ищу в толпе некогда знакомое лицо. В последний раз мы пересекались лет пять назад, но дальше простого «привет» разговор как-то не задался. Тогда я списал все это на давно потерянный интерес, отсутствие общих тем и «вообще, все изменилось», и только сейчас понял истинную причину такой немногословности.
В противоположном от входа конце зала рядами выставили стулья, соорудили подобие сцены. Потихоньку гости перетекли именно туда и стали занимать места. Мы с Эмилем не стали исключением. Я постарался держать себя в руках и не вертеть головой, высматривая между рядами нужную мне фигуру. Не могла же она пропустить такой аукцион? Организаторы анонсировали парочку весьма интересных вещиц. И хотя нам с Эмилем они были не так интересны, мы решили тоже поучаствовать.
Наконец, официанты разнесли шампанское всем желающим, и ведущий объявил об открытии аукциона. По залу разнеслись робкие хлопки аплодисментов – не очень сподручно рукоплескать, когда руки заняты бокалом. У нас, как у приверженцев здорового образа жизни, такой проблемы не возникло. Однако, буквально несколько минут спустя, у меня так пересохло в горле, что я бы с удовольствием выпил целый чан искрящегося шампанского.
Вытянутая изящная рука показалась над головами чуть левее и ближе к сцене. Меня словно током ударило. Скорпион на правом предплечье. Это не спутать ни с чем: ведьмовская работа, притом очень искусная. Тонкая магия, оживающие чернила. Я шумно сглотнул и тут же отвернулся, пока никто не обратил на меня внимание. Решив отвлечься, я переключился на торги: мы с Эмилем перебросились парой фраз, касающихся первого лота, и пришли к выводу, что он нам ни к чему.
Типичный английский аукцион проходит быстро. На торги за один лот уходит меньше минуты, поэтому требуется максимальное участие и внимание. А я сегодня как-то не по этой части. К счастью, Эмиля тоже пока ничего не заинтересовало, так что я продолжил украдкой следить за Лилиан.
Она вела себя уверенно и очень грамотно. Мне подумалось, что подобные торги для нее – не редкость, оттого и подобная манера поведения. Невольно я, пожалуй, восхитился ею, на мгновение даже забывая о негодовании.
Последний выкупленный Лилиан артефакт меня заинтересовал. Нам он, конечно, ни к чему, но подобная вещица встречается довольно редко и стоит просто заоблачно. Артефакт, позволяющий манипулировать собственной жизнью. Не уверен, что такие вещи вообще законны, но это уже не мое дело. Я кое-как дожидаюсь окончания торгов.
Когда молоток стучит в последний раз, сообщая о покупке финального лота, я чувствую почти физически ощутимую вибрацию в конечностях. Дышу размеренно, стараясь не выдать своего волнения, но Эмиль все видит и понимает.
- Пойду поговорю, - наконец, слегка улыбаюсь ему и встаю со своего места.
Пролавировав между рядами, я со спины подхожу к креслу Лилиан и опускаюсь на соседнее. Откидываюсь на спинку и, закинув руки за голову, говорю:
- Привет.
И внезапно успокаиваюсь. Не знаю, чего я опасался до этого, но в данный момент мне кажется, что в нашем разговоре нет ничего такого. Все уже было. Она живет с этим вот уже семнадцать лет, и то, что я знаю об Айли, может не шокировать ее так, как я рассчитывал. Это не вызывает у меня разочарования или волнения, оно просто есть. Умею я вот так познавать дзен.
«Отлично выглядишь» - наверное, стоило бы сказать. Но я выдыхаю, запрокинув голову, а затем вновь перевожу взгляд на нее.
- Нам с тобой есть о чем поговорить.

Мой вид – слегка раздолбайся и невежественный – наверное, ужасно ее бесит. Интересно, как пахнут ведьмы для атлантов? Обычно мы не чувствуем представителей других рас, но кто знает, может, у этих расистов как-то иначе устроено. Ведьмодетектор, и все такое. Мне становится смешно.
Даже если она нервничает, то умело не подает вида. Только секундное замешательство, скорее от неожиданности. Не знаю, чем я должен был сейчас заниматься по жизни в ее голове. Милостыню просить? Играть в подземке на укулеле, довольствуясь малыми крохами подаяний, что бросали бы мне проходящие мимо? Ну, те, кто не в наушниках, разумеется. Что-то это смешит меня еще больше. «О, смотри, чувак с укулеле, давай бросим ему хотя бы доллар!». И правда, что я здесь делаю?
Боковым зрением замечаю, что Эмиль отошел, чтобы перекинуться парой слов с кем-то из знакомых, очень тактично оставив нас с Лилиан наедине. Меня забавляет это напускное спокойствие. Хочется ткнуть ее локтем в бок, по-дружески сказать «да расслабься уже», но я только опускаю руки на колени и сцепляю их в замок. Склоняю голову набок и киваю.
- Как дела хоть? Сто лет не виделись.
Вопрос, конечно же, просто из вежливости. Может, расскажет, как семья, как дети. Как же она пережила такое горе? Потерю любимого атланта, отца своей новорожденной дочери. Много лет прошло, понимаю – тут бы я закивал сочувственно. Может, даже похлопал бы ее по плечу. Но решаю не устраивать театр из-за ничего, и бегло осматриваю ее скорпионов. Все еще живы, уродцы. Почесал бы их, как в былые времена, но кому-то теперь статус не позволяет. Чувствую себя невоспитанным и злобным, мысленно высмеивая идеалы некогда близкого человека. Что-то пошло не так, да? Лет почти двадцать назад.
Когда понимаю, что наша беседа заходит в тупик, неожиданно серьезнею.
- Многие носят в кошельке самое ценное.
Тянусь в карман и извлекаю оттуда бумажник. Парочка карт, почти никакой налички (просто не люблю наличные деньги и всегда их повсюду теряю), ритуальный доллар, приносящий удачу, и то самое, ради чего я вообще все устроил. Из маленького кармашка извлекаю фотографию размером полтора на два дюйма. Вырезка из серии фото, напечатанных в фотобудке. Самая теплая и ценная для меня. С карточки смотрят двое: мужчина, прикладывающий перевернутые усы на палочке вместо бровей, и девочка лет шестнадцати, прижимающая к лицу картонные алые губы и типичные гитлеровские усы. Мы смотримся так тепло и нелепо, что я улыбаюсь.
- Вот, - протягиваю снимок Лилиан, чтобы она могла посмотреть, и быстро забираю его обратно. – Все еще не понимаешь, о чем я?
Сердце неожиданно пропускает удар. Тревога накатывает волнами, лицо становится очень серьезным и хмурым. Не знаю, кому из нас двоих сейчас тревожнее и страшнее, но знаю, что Лилиан – мастер уходить от ответа, что ее непросто припереть к стенке, и если раньше она была просто не самым отходчивым оппонентом, то с возрастом могла стать действительно невыносимой.
Прячу фотокарточку обратно в бумажник и убираю его в карман с другой стороны.
- Наверное, жаль, что я действительно не был летчиком, - «и атлантом» - добавляю я мысленно, но даже в сказанном столько горечи, что на мгновение прикрываю глаза.