Когда Лео наконец-то возвращается, Джун не выходит его встретить. Лео встречает сигаретный дым — накурено так плотно, что можно резать ломтями. Дверь не заперта.
Джун видно сразу: сидит у стены, скрестив ноги по-турецки — карикатура на джинна из какой-то глупой сказки. У левого колена — горка окурков. У правого — три нераспечатанные пачки и две смятые. Прямо на полу. Напротив — три женских силуэта. Лежат.
Джун поворачивает к нему голову — медленно, как будто ей трудно. Левая бровь рассечена. Кровь уже свернулась и застыла тонкой корочкой. На правой скуле кровоподтёк.
Джун хочет что-то сказать, но может только закашляться. Костяшки у неё тоже сбиты — в кровь — и сбиты совсем недавно. Сквозь никотиновый дурман отчётливо проступает запах гари.
***
После концерта Джун всегда спит — долго спит. Её спокойно можно оставить дома и отправляться по своим делам. Только сначала запаковать в спальный мешок, чтобы не вылезла лунатить и не сломала что-нибудь. Вокруг или себе.
Сегодня не исключение: вернувшись рано утром, часа в четыре, она забирается Лео под бок и отрубается. Что-то недовольно бормочет, когда ему пора вставать. Отлепляет голову от подушки, приоткрывает левый глаз, думает. Потом тоже поднимается. Провожает, варит кофе и следит, чтобы позавтракал. Кажется, им сегодня вручают дипломы? Или это только тесты? Джун не уверена. Она многовато вчера (или считать за сегодня?) выпила и всё ещё спит вполглаза, но уже успела соскучиться и хочет увидеть Лео. Целует его на удачу, закрывает дверь, сама забирается в спальный мешок и засыпает. Проснётся она только вечером, когда он вернётся… то есть, проснулась бы.
Дверной звонок ввинчивается в уши — не спасает ни мягкий кокон, ни подушка сверху. Звучит на одной непрекращающейся ноте и замолкать не собирается. Пожар? Кто-то умер? Плевать. Джун пытается сопротивляться и спать дальше.
От высокой дребезжащей трели начинает ломить переносицу. Виски наливаются болью — она отдаёт в горло першащим раздражением. Приходится вставать. Джун заворачивается в одеяло и, путаясь в нём, добирается до двери. Глаза не желают открываться, поэтому она ведёт рукой по стене. Джун не очень хорошо понимает, снится это ей или уже нет. Она нашаривает замок, поворачивает его и открывает. Окидывает трёх девушек взглядом, не узнаёт ни одну — хотя лица какие-то знакомые — и хочет захлопнуть дверь назад, но у неё не получается.
— Ты сманила его! — обличает первая, блондинка с короткой стрижкой и ярко накрашенными глазами. Она всё ещё давит на звонок. Две её подружки держат дверь и буравят Джун взглядами, полными ненависти. Самой настоящей, такое не приснится.
— Кого? — спрашивает Джун, подтягивая одеяло к горлу и зябко передёргивая плечами. Почему-то думает про соседского кота, который вечно ошивается вокруг Лео и печально смотрит глазами-блюдцами. Но хозяйка кота, модная бабушка с тоннелями в ушах и цветными линзами, совсем не возражает… вроде как.
— Джейка! — выпаливают все разом, не говоря «вот идиотка». Это повисает в воздухе: и так понятно. Звонок надрывается. Джун вздрагивает и роняет одеяло. Наверное, на лице у неё появляется какое-то выразительное выражение, потому что три неуловимые мстительницы переглядываются.
Джейк — это их ударник. Ударник из группы «Smile», которая сегодня ночью отыграла три часа в одном из крутых клубов. Было весело и людно, им хорошо заплатили. Вообще-то, «Smile» задумывались как бойз-бэнд, пока их не кинул солист и на его место не прибилась Джун. Через сарафанное радио. Все шутят, что пора ей взять псевдоним на букву Эф.
Джейк, Терри и Дуглас. Она четвёртая. Иногда бывает ещё Элли, на клавишных и бэк-вокале, но редко. Элли ищет себя, находит дурь и время от времени попадает к парням в халатах, но в целом милая.
Джун вспоминает то глупое видео из бара — часов шесть назад, они праздновали первый крупный лайв прямо там, где отыграли. Все пьют, смеются и танцуют, она целует Джейка в щёку и поднимает бокал с каким-то коктейлем. Что-то ещё было? Было. Отрывки мельтешат в памяти, но целой картинки нет. Кажется, они решили попробовать абсент? Или это была текила? Всё наплывает друг на друга. Не стыкуется по швам. Может, она всё ещё спит? Не могла же столько выпить…
Пока Джун соображает и осознаёт, три головы начинают говорить одновременно. Звонок всё ещё вопит. Заело его, что ли? Джун фокусирует взгляд на средней голове, пытается вникнуть в слова. Не выходит. Слишком громко, быстро и в кашу.
— Отпусти звонок, — фраза звучит не очень вежливо и уж очень издевательски. Три головы разом замолкают и таращат на неё глаза со слегка поплывшей подводкой. Звонок вопит.
— Отпусти, ну! — Джун толкает левую девицу от двери назад. Сильно толкает, резко — правой рукой в правое плечо. Не надо было этого делать, м-да. Девица отшатывается, неловко хватается за подружку. Взвизгивает. Звонок замолкает. Несколько секунд все молчат и просто смотрят друг на друга. От троих отчётливо, но несильно пахнет спиртным. Утренний опохмел? Откуда вообще? В смысле, откуда они тут? Как нашли?
Выплывает имя блондинки — Грейс, но не Келли. Осветительница, точно. Репетиции. Джейк ей мило улыбался вчера, когда они делали саунд-чек. Называл деткой. А рядом с ней — бармен? Или она сидела на кассе? А третья тогда кто? Джун не помнит. Она всегда корефанится со стаффом клубов, но если будет запоминать всех, с кем корефанится, то заработает взрыв мозга. Досадливо морщится. Вдруг понимает, что ногти уже впились в ладонь и точно оставили красные полукружья.
Если бы тут был Лео, ей бы было смешно. Но Лео нет, и она злится. Потому что её разбудили. Выдернули из кровати. Оглушили звонком. И пытаются втирать какую-то дичь.
Джун смотрит куда-то перед собой — в голове звенит от голосов и абсурда. В висках колотится эхо замолкшего звонка. Это её кажущееся спокойствие только раззадоривает — девчонки не стесняются, переходят на матерный вперемешку с жестами. Задевают её по плечу. Джун не отвечает. Машинально отмахивается. Отбивает ребром ладони — так же сильно. Надо бы просто захлопнуть дверь, отключить звонок и вызвать копов, но момент упущен.
Потому что это рука блондинки с короткой стрижкой. Грейс. Та самая, которая жала на звонок. Потому что в голосах девчонок появляются истеричные нотки. Звон в ушах сползает вниз по горлу, жжётся, собирается в колючий комок где-то в солнечном сплетении.
— Пошли нахрен отсюда! — она отмирает без предупреждения, толкает дверь, чтобы закрыть. И попадает дверью по одной из трёх, крашеной брюнетке со слишком чёрными для таких бровей волосами — не то, чтобы случайно попадает. За дверь цепляются. Хватают её за руку сразу вдвоём, дёргают на себя. Джун быстро высвобождает руку и отвешивает щедрую затрещину третьей, шатенке с каре. Девочка такого не ожидает, моргает, держится за щёку. Брюнетка отталкивает Джун от них, Джун запинается за одеяло, хватается за брюнетку, тянет её на себя.
Они заваливаются в квартиру, падают на пол многоруким и многоногим извивающимся клубком, перекатываются, Джун получает в бок локтём, бьёт куда-то коленом. Пьяные бабские драки — не самое привлекательное зрелище, но обычно они не заканчиваются чем-то серьёзнее выдранных клочьев волос, выбитых зубов или сломанных рёбер, если дело далеко зашло. Три полупьяные девчонки царапаются и лягаются — а Джун злится и бьёт всерьёз. А ещё знает, как надо бить. И у неё это очень хорошо получается
Она понимает, что что-то не так, только когда ей перестают давать сдачи. Откатывается, переворачивается на спину и просто лежит так. Дышит. Не поворачивает голову, потому что боится увидеть. Долго лежит, с полчаса. Прислушивается к себе. Потом садится. Видит, что дверь каким-то образом успела закрыться — и хоть это хорошо.
Девчонки лежат вповалку. Джун переворачивает их лицами вверх и рассматривает каждую. Прикладывает пальцы к шее. Две дышат, Грейс — нет. Джун пробует приподнять блондинку, и её голова падает не назад, а вбок. Голова не должна туда падать. Рядом на плиточном полу тлеет что-то, явно бывшее папкой с «компроматом». Кажется, фотографии. Ясно-понятно.
Джун выражается коротко, но ёмко. Роняет Грейс на пол. Собственная голова противно пульсирует болью, в горле пересохло и жжётся, болит правая скула. Воняет гарью. Джун трёт щёку ладонью, проводит рукой по лицу, пачкает пальцы в кровь. Бровь.
Красота. Не было печали. И как глупо!
Сонное оцепенение, сброшенное было злостью, возвращается. Джун вытаскивает из-под обувной полки блок сигарет — нычка Лео — вскрывает его, потом пачку, щёлкает пальцами и закуривает. Она выкуривает сигарету медленно. Больше держит в руке, чем затягивается. Не стряхивает пепел, не замечает, как обжигает пальцы, когда сигарета гаснет. Шея болит, но несильно. Левый бок тоже болит, и тоже несильно. Через некоторое время Джун поджигает следующую. Не включает свет. Тело затекает, но она не шевелится. Мёрзнет — одеяло лежит, где упало: около двери.
Джун кажется, что если она не будет двигаться, то её рано или поздно разбудят. С ней такое уже бывало. Но время идёт, первая пачка пустеет, а она всё не просыпается. Девчонки тоже. Лео возвращается на последней сигарете из второй пачки, и Джун нечего ему сказать.
Она всё равно пытается, но голос фатально не слушается. Получается только кашель.
